Алекс - Страница 25

Он остановился метрах в двух от клетки и замер. Через какое-то время он достал из кармана мобильник, и почти в тот же миг Алекс услышала у себя над головой какое-то слабое царапанье. Она попыталась повернуться так, чтобы разглядеть, что там, но это ей не удалось — она пробовала сделать это раньше, много раз, но ничего не получалось.

Она чувствовала себя по-настоящему плохо.

Держа телефон в вытянутой руке, человек улыбался. Алекс уже видела раньше эту улыбку-гримасу, не предвещавшую ничего хорошего. Она снова услышала непонятные скребущие звуки наверху, затем — щелчок фотокамеры. Человек удовлетворенно кивнул, словно подтверждая сам себе что-то такое, о чем Алекс не знала. Затем отошел к стене и снова поднял клетку.

В этот момент внимание Алекс привлекла плетеная корзина с сухим кормом, свисающая с потолка совсем рядом с ней. Корзина раскачивалась как-то странно, рывками — можно было вообразить, что она живая.

И вдруг Алекс поняла. Сухой корм предназначался не для собак и не для кошек, как она раньше думала.

Она поняла это в тот момент, когда увидела морду огромной крысы, высунувшуюся из корзины. Наверху, на крышке своего ящика-клетки, она смутно различила еще две тени, суетливо мечущиеся туда-сюда, — они и издавали те скребущие звуки, которые она уже слышала раньше. Затем они остановились и просунули усатые морды в щели между досками, прямо у нее над головой. Две крысы, гигантские, еще больше первой, с черными блестящими глазками.

Не в силах сдержаться, Алекс завопила во всю мощь своих легких.

Значит, вот для кого он принес сухой корм. Не для нее. Для этих тварей.

Сам он не станет ее убивать.

Это сделают крысы.

12

Бывшая дневная больница, обнесенная каменной оградой, располагалась у въезда в Клиши. Массивное здание без всяких архитектурных изысков, построенное в XIX веке, ныне полностью обветшало, и все его прежние функции были переданы университетской клинике, находившейся на другом конце предместья.

В течение последних двух лет эта территория пустовала. Компания, планировавшая развернуть здесь застройку, сделала ее охраняемой, чтобы избежать появления наркоманов, бомжей и бродяг, — словом, нежелательных для ее репутации элементов. Сторожу отвели небольшое служебное помещение на первом этаже бывшей больницы. В его обязанности входило наблюдение за зданием и всей прилегающей территорией до того, как начнутся строительные работы, по плану — через четыре месяца.

Этим сторожем и был Жан-Пьер Трарье, пятидесяти пяти лет, прежде работавший в службе уборки больницы. Разведен. Несудим.

Отыскать его удалось Арману, который выудил его фургон из сотен аналогичных, представленных в списке. Прежним владельцем транспортного средства был некий Лагранж, чья фирма занималась установкой окон из ПВХ. Уйдя на пенсию два года назад, он продал все свое оборудование. Трарье купил фургончик и перекрасил его на скорую руку с помощью распылителя, кое-как замазав название фирмы и фамилию бывшего владельца. Арман по электронной почте послал фото нижней части кузова в комиссариат, и оттуда в больницу направили полицейского. Капрал Симоне прибыл на место в конце рабочего дня, благо ему было по пути, и впервые в жизни пожалел о том, что так и не удосужился приобрести мобильный телефон. Вместо того чтобы ехать домой, он срочно вернулся в комиссариат, абсолютно убежденный в своей правоте — следы зеленой краски на фургончике Трарье, припаркованном перед зданием бывшей дневной больницы, в точности совпадают с теми, что видны на фотографии. Тем не менее Камиль предпочел все перепроверить. Не устраивать же битву за форт Аламо без некоторых предосторожностей. Он приказал одному из подчиненных тайком взобраться на ограду бывшей больницы. Уже стемнело, и сделать контрольные фотографии не представлялось возможным, но одно не вызывало сомнений — фургон во внутреннем дворе отсутствовал. Как, судя по всему, и сам Трарье. Его окна не были освещены, и никаких других следов его присутствия тоже не обнаружилось.

Его поджидали, чтобы схватить, сети были расставлены, все готово.

Полицейские заняли свои места, устроили засаду.

По крайней мере, так было до прибытия дивизионного комиссара и судьи.

Совещание на высшем уровне в данный момент проходило в одном из автомобилей, припаркованных в нескольких сотнях метров от главных ворот больницы.

Судья — тип лет тридцати, фамилия у него, как у госсекретаря времен Жискара д’Эстена или Миттерана — Видар: вне всякого сомнения, то был его дед. Стройный, сухощавый, носит костюм в тонкую полоску, мокасины и золотые запонки — все эти детали говорят сами за себя. Кажется, он так и родился в костюме и при галстуке — как ни старайся, невозможно представить его голым. Прямой как палка, с манерами профессионального соблазнителя. Волосы густые, разделенные безукоризненным пробором, и весь его облик наводит на мысль о страховом агенте, мечтающем заниматься политикой. В будущем он обещал стать красивым стариком.

При виде подобных типов Ирэн обычно говорила Камилю, смеясь исподтишка: «Ну надо же, какой красавчик! И почему только я не вышла замуж за такого?»

К тому же выглядит он самовлюбленным идиотом. Дурная наследственность, подумал Камиль. Спешит, хочет устроить штурм. Возможно, у него в роду, помимо госсекретаря, был какой-нибудь генерал от инфантерии — уж очень ему не терпится разделаться с Трарье.

— Нельзя так поступать, это глупо.

Камилю следовало бы проявить больше такта, соблюсти все формальности — но что означало самолюбие этого напыщенного болвана по сравнению с жизнью женщины, похищенной пять дней назад? Ле-Гуэн, очевидно, решил подстраховать своего подчиненного.